Молчать, чтобы не бежать из страны. Каково быть «иноагентом», когда у тебя бизнес и маленькие дети — в анонимном монологе бывшего депутата
На муниципальных выборах 2019 года в Петербурге победили сотни независимых и оппозиционных кандидатов. После начала войны некоторые депутаты уехали из страны, другие — остались в городе, но ушли из публичного поля, единицы — продолжают открыто заниматься политикой. При этом и уехавших, и оставшихся власти регулярно объявляют «иностранными агентами».«Бумага» на условиях анонимности поговорила с бывшим муниципальным […]
На муниципальных выборах 2019 года в Петербурге победили сотни независимых и оппозиционных кандидатов. После начала войны некоторые депутаты уехали из страны, другие — остались в городе, но ушли из публичного поля, единицы — продолжают открыто заниматься политикой. При этом и уехавших, и оставшихся власти регулярно объявляют «иностранными агентами».
«Бумага» на условиях анонимности поговорила с бывшим муниципальным депутатом, которого признали «иноагентом» из-за репостов в соцсетях. Читайте, как он разочаровался в депутатстве, почему остался в Петербурге и каково обеспечивать семью с двумя детьми, имея статус «иноагента».
«В 2018-м я слушал Каца, который призывал баллотироваться»: о бесполезных депутатах — и том, как война все изменила
— На мой взгляд, политикой я не занимался, всегда следил за ней со стороны. Политическая карьера и продвижение идей меня не интересовали, в партию я вступил только ради выборов.
В 2018-м я слушал Максима Каца, который призывал баллотироваться в мундепы — топить за лавочки и за всё урбанистическое. Тогда я чувствовал, что ущемляют наши права и что политическое поле сужается, и решил выдвинуться. Команда Каца на выборах в Петербурге сильно помогала — без них я бы не разобрался, как все бумажки правильно оформлять.
Я не знал, что меня ждет в муниципальном депутатстве, у меня не было политических целей. Несмотря на то, что команда Каца советовала выдвигаться в округах, где формируются коалиции (чтобы была группа независимых депутатов), я хотел делать что-то полезное в родном округе: пусть один, зато у себя. В итоге я избрался с первым местом по голосам.
Может быть, мое решение выдвигаться одному было ошибкой — я ничего не мог сделать. Мне казалось, что у меня есть нормальный контакт с главой муниципальной администрации, но он мне говорил: «Давай мы с тобой лавочки обсудим, а ты голосуй за премии нам или еще за что-то». Я иногда соглашался: «Какая мне разница, есть у них премии или нет, если они будут способствовать моим соображениям». Но этот механизм не работал: я голосовал за премии, но ни лавочек, ни тротуаров не получал. Это демотивировало.
Изначально казалось, что я приду и задвину про урбанистические идеи. А муниципальная администрация скажет: «Ого, как классно! Мы не знали, что так можно!» — и мы начнем что-то делать. Оказалось, это так не работает. Мне ничего не удалось продвинуть. Чересчур много времени и сил я тратил на доказывание простых вещей.
Гораздо больше получилось изменить через портал «Наш Петербург»: туда я отправил около 30 заявок — например, на занижение бордюрного камня у школ. И они [заявки] реализовывались. Это было забавно… Муниципальное депутатство оказалось бесполезным для моих целей.
На второй срок избираться я не планировал. Когда началась война, публично выступил против, ходил на митинги, списывался со своим другом из Украины. В нашем муниципалитете, где основной контингент — пропутинский, мы часто спорили. Многие улюлюкали, а я говорил, что война — это очень плохо. Замглавы муниципального совета написал на меня донос. Мне звонили из полиции из-за «дискредитации» [российской армии], приходили по прописке.
Я понял, что история с доносом ничем хорошим не закончится, и вышел из совета депутатов. Тогда же началась апатия: многие независимые депутаты уехали, война разрушила сформированную политическую систему. Я находился в прострации и не знал, буду ли жить в России. У меня пропал интерес к дорожкам, к муниципалитету. Толку от меня не было.
«У меня есть какая-то тяга к березкам»: о решении остаться в Петербурге и статусе «иноагента»
— В 2022 году я пару раз — после начала войны и после объявления мобилизации — пытался эмигрировать: ездил и изучал, где можно вести бизнес (в Петербурге у меня столярное производство). Пожил в Грузии, Сербии, Казахстане, но не нашел возможностей для себя за границей.
Даже во время отъездов головой я всегда был в российском бизнесе, отвечал на вопросы своей команды. Плюс и у меня, и у жены есть какая-то тяга к березкам. Адаптироваться к эмиграции нам было сложно. Есть люди, которые умеют уехать и отрубить всё — это круто! Но я так не смог. Мы вернулись в Петербург.
В 2023 году я занялся семьей и развитием бизнеса в России. Конечно, меня всё равно напрягала (и по-прежнему напрягает) атмосфера в стране. Взгляды у меня — как у любого нормального человека. Я писал об этом в соцсети: репостил клип Монеточки и рассказывал про [не допущенного до президентских выборов антивоенного кандидата] Бориса Надеждина. Думал, что высказываться можно — ничего такого в этом нет. Я же не какой-то популярный человек. Подписчиков у меня мало: читающих моих посты людей можно на одной кухне собрать.
[В итоге] меня признали «иностранным агентом», потому что я репостил «иноагентов». Минюст посчитал, что я находился под «иностранным влиянием», ведь зарубежного финансирования у меня нет. Также Минюст доказывал в суде, что я веду политическую деятельность: то ли из-за того, что я в партии состоял, то ли из-за высказываний [о политике]. Это настолько абсурдно, я был в шоке! Здравый смысл уехал куда-то далеко.
Я не ожидал, что меня признают «иноагентом». Когда это случилось, понял, что информационное пространство сузилось до нуля: нельзя находиться в России и высказываться.
«В чате детского садика я всех сразу предупредил, что если буду что-то писать, то с плашкой»: о жизни и ведении бизнеса со статусом «иноагента»
— Все мои друзья сперва шутили: «О, я никогда не пил пиво с иностранным агентом». Они отреагировали нормально, но деньги им на карточку я не перевожу. А с пропустинскими ребятами я перестал общаться еще в начале войны.
Благо, я не из преподавательской сферы («иностранным агентам» нельзя преподавать несовершеннолетним — прим. «Бумаги»), и могу работать. Но определенные сложности есть. Я не могу нормально управлять компанией в формате ООО, с ИП нет жестких ограничений — и в таком формате я продолжаю вести деятельность. Лишь однажды клиент прислал скриншот о том, что ему не пропустили платеж в региональном банке из-за моего статуса — пока это разовая история. Но я не могу, например, сам записывать ролики для бизнеса и публиковать их в вотсапе. Для этого нужно ставить плашку «иностранный агент» — а это как-то не клиентоориентированно, многих отпугнет.
[Еще из последствий:] раньше я хотел купить землю или переехать в квартиру побольше, но мы решили остаться в старом доме — из-за принятого закона о спецсчетах для «иноагентов». при продаже недвижимости деньги мои деньги будут зачисляться на счет, который замораживается до тех пор, пока статус не снимут.
У меня двое детей: четырех и шести лет. В чате детского садика я всех сразу предупредил: если я буду что-то писать, то с плашкой. Все родители отреагировали спокойно: ни хорошо, ни плохо. Люди будто привыкли, абстрагировались и приняли, что твой знакомый в один момент может стать «иноагентом».
Бывает, в родительском чате устраивают сборы для «СВОшников». В таких случаях я не могу удержаться, чтобы не написать: «Это же детский садик, остановитесь!» В нашей группе случилась жесткая история: когда за два дня сборов никто ничего не принес, воспитателей начали заставлять покупать подарки на фронт за свой счет. Только после этого для «СВОшников» принесли вещи: люди не хотели, чтобы пострадали воспитатели. В меня это вселило оптимизм. Значит, большинство не бежит сразу участвовать в подобных акциях.
Публично выступать тоже не могу. В качестве хобби я помогаю делать суперполезный экологический проект, однажды от телеканала пришло предложение осветить эту историю, и я как активный участник команды готов был пообщаться с журналистом в эфире. Идея была не называть свою фамилию, я надеялся, что можно будет не афишировать «иноагенство». Уже обсудили все детали, нюансы, и тут вопрос:
«Можно ваши имя и фамилию?», тут уже я уточняю: «У меня статус «иностранного агента», это будет проблемой?» Оказалось, что будет и принципиально. Эфир отменили, стоп-лист на участие «иноагентов». Внезапно оказалось, что экологический проект не такой уж и важный, не такой уж и нужный.
Несмотря на все ограничения, мы с женой решили жить в Петербурге. Если мне придет штраф за уклонение от обязанностей «иноагента», то мы задумаемся об отъезде (такой штраф могут назначить из-за отказа ставить плашку «иноагента» или посылать отчеты в Минюст; после двух административных нарушений в течение года могут возбудить уголовное дело — прим. «Бумаги»). Но пока я пытаюсь соблюдать все требования, чтобы не бежать из страны.
Большинство «иноагентов» уезжает или продолжает высказываться — возможно, из-за этого так мало кейсов со снятием статуса. Я же попытаюсь выйти из него. Иногда говорят: «Поздравляю, у тебя статус достойного человека». Но мне не нужно признание достойности через такие ограничения и проблемы.
«Если опасно — я готов помолчать»: об удалении «иноагентских» постов и переменах в жизни
— Сейчас я все посты в соцсетях поудалял. Новых не пишу: вдруг еще ляпну то, что помешает снять статус [через суд], или получу штраф. Когда ты выходишь на митинг, у тебя есть вероятность не попасться. Но если ты «иноагент», то за всеми твоими публикациями следят, делают скриншоты — ты не можешь не попасться.
Иногда я захожу в чатик с «иностранными агентами», где сидят Максим Кац, Екатерина Шульман, Алексей Венедиктов, певица Монеточка — они информационные звезды. Но я себя не отношу к этой категории людей.
[При этом] мне всегда казалось, что я не могу пройти мимо несправедливости. Но сейчас у меня появилась некоторая отрешенность: я зарабатываю для своей семьи, жду изменений политической системы, стараюсь не высовываться. Мне будто не так интересно, что происходит вокруг: вырубают леса, выселяют людей, убили кого-то. Это всё фоново. Наверное, большинство людей так и живет. Но для меня это дикая трансформация.
Я точно не готов лезть на амбразуру и до талого стоять за свои убеждения. От внимания силовиков я испытываю стресс. Если опасно, я готов помолчать.
Не знаю, как я буду реагировать на новые унизительные запреты — вдруг власти придумают, что необходимо выходить на улицу только в специальной шапке «иностранного агента». Посмотрим.
Если бы я точно знал, что меня признают «иноагентом», то я бы ничего не публиковал в соцсетях. Хотя в моменте мне было бы тяжело замолчать. Но я не жалею о написанных словах и считаю свои мысли правильными. Да и Путина я любить больше не стал.
Что еще почитать:
- «В агенты вас записали из-за склонения топонимов». Вот как вы поддержали «Бумагу» после объявления «иноагентом» — спасибо
