«Мы растим либо читателя, либо „проходителя“»: филолог Михаил Павловец — об уроках литературы в школе

Можно ли уйти от формальностей и обязательных списков на уроках литературы и почему не нужно заставлять детей читать книги, которые вы не осилили в школе. Об этом и многом другом в эфире «Радиошколы» мы поговорили с доктором филологических наук, профессором Школы филологии факультета гуманитарных наук НИУ ВШЭ Михаилом Павловцом. 

Почему мы вечно спорим о литературе в школе

Обсуждение школьной литературы часто порождает конфликты, потому что у всех — детей, родителей и государства — разные представления о том, зачем нужен этот предмет, какая у него цель и как он должен быть устроен.  

Например, у многих родителей я замечаю компенсаторное желание, чтобы их дети прочитали книги, которые они не осилили в школе. Это нормальное и даже хорошее желание из разряда: «Если я не стала чемпионкой по фигурному катанию, пусть это сделает моя дочь». 

Кому-то это стремление покажется «токсичным», но оно естественное. С одной стороны, за ним стоит тщеславие, с другой — родительская любовь и желание, чтобы у твоего ребенка всё было лучше, чем у тебя, чтобы у него всё сложилось успешнее, благополучнее, счастливее.

Я бы не бранил родителей за такие желания, я бы постарался помочь их отрефлексировать и понять, где взрослые правы, а где — нет

С государством всё понятно: ему нужно формировать сознание личности ответственной, дисциплинированной и послушной. Но не стоит при этом забывать, что государство — это не субъект. Субъект — это чиновники, и у каждого из них есть конкретный интерес: отчитаться цифрой, мероприятием, списком, получить повышение или поощрение.

Поскольку отчитываться проще списком, пунктом, цифрой, чем душой, эмоцией и открытием, чиновники подходят к вопросу образования крайне формально. Им легче доложить, что в этом году у них в школах пройдено на 30 книжек из списка больше — и книжек правильных, а «неправильные» они выбросили, что должно повлиять на рост сознательности и патриотизма у детей. 

А теперь поговорим, как подростки видят предмет «Литература». Их восприятие, хоть я давно уже окончил школу, мне близко. Для них литература — это источник положительного, очень мощного интеллектуального, эмоционального и эстетического опыта. Она дает пережить чувства — по-пушкински над вымыслом слезами облиться. То есть встретиться с иным миром и фантазией, погрузиться в чужие эмоции, сопоставить их со своими, опознать себя в этих строчках. Дети, еще не зачерствевшие и не ставшие циниками, на это откликаются. Главное — чтобы произведения резонировали с их историей, опытом и чувствами. 

Но не стоит забывать, что современные дети, как и современные родители, — прагматики. Литература некоторым нужна, чтобы поступить в университет. Не надо сбрасывать это со счетов и думать, что ребенок будет читать и учить что-то только потому, что ему нравится и он готов наплевать на задачу поступления. Так не работает, особенно с юношами.

Не «Литература», а «Учебник по литературе»

Моя коллега, филолог и преподаватель Екатерина Асонова, в эфире «Радиошколы» сказала, что предмет «Литература» в школе сейчас — это «набор имен авторов, названий произведений, а также интерпретаций, как нужно говорить о писателях и произведениях». 

Обидно, что мы обсуждаем готовые интерпретации: дети получают их из учебника или рассказа учителя и должны всё это запомнить для тех же сочинений ЕГЭ. Чтения на школьных уроках литературы, получается, и нет. Есть прохождение — освоение важной, необходимой информации, которая содержится не в книжке, а в методическом пособии и в голове педагога. Но тогда и сам предмет надо назвать не «Литература», а «Учебник по литературе». 

Наизусть «Войну и мир» запомнить невозможно, но посмотреть экранизацию, прочитать краткое содержание и небольшой текст на полторы-две странички, где написано про смысл романа, главных персонажей, кто плохой, кто хороший, основные идеи, ценности и сюжетные линии — реально. 

Главное — запомнить, что поручик Ржевский — герой другого произведения, фильма. Я читал однажды сочинение, где ученик на голубом глазу пишет, что его любимым героем «Войны и мира» стал поручик Ржевский, потому что именно этот персонаж воплощает оптимистическое отношение к жизни, уверенность, энергичность, и ученик готов брать пример с этого «персонажа Толстого».

Не списки произведений, а инструмент принуждения

Еще одна проблема в уроках школьной литературы, кроме прохождения интерпретаций, — обязательные списки произведений. Это не рекомендации для чтения, не навигаторы для тех, кто хочет погрузиться в мир художественной литературы, а инструмент принуждения. 

Давайте исходить из того, какова цель литературного образования вообще. Либо мы хотим, чтобы из школы вышел читатель, либо — чтобы из школы выпустился человек со списком, где проставлены галочки напротив положенных пунктов. «Война и мир» — галочка. «Преступление и наказание» — галочка. «Евгений Онегин» — галочка. Больше такой выпускник к этим книгам не вернется и будет вспоминать о них с презрением, брезгливостью и недоумением. Зачем вообще всё это было? 

У подростков нет вопросов к необходимости изучать английский или математику в школе, они понимают, почему это обязательно, особенно если планируют выбрать профессию, связанную с этими дисциплинами. А литература связана с другими вещами. Как я говорил, она связана с эстетическим наслаждением, с эстетическим опытом, с красотой, с эмоциональными переживаниями.

А когда ученика принуждают к определенным переживаниям, он протестует

Вспомните Катерину Кабанову, которую мать заставляла рыдать, а у нее это делать по приказу не получалось. Наедине с мужем героиня и в ножки ему кинется, и поплачет, и будет говорить ему: «Не уезжай», «Не бросай меня». Но, когда над тобой стоит Кабаниха и говорит: «А ну рыдай, хотя бы напоказ это сделай, а то перед другими неудобно», — естественно, все слезы высыхают.

Чтение — это свобода выбора, когда человек может спокойно сказать: «Мне не понравилось», «Я не согласен с Островским», «Я не согласен с Достоевским», — и не услышать в ответ: «Да кто ты такой, сопляк, чтобы не соглашаться с Достоевским? Где ты, а где Достоевский?»

От современных мемов до басен XVIII века

Да и сама программа, принцип которой — идти от зарождения литературы до современности и наблюдать за эволюцией, — ошибочна. То, что всё дальше от нас, нам менее всего понятно. Нужно двигаться от себя, своего опыта и того, что нас окружает здесь и сейчас. Например, к басням XVIII века можно прийти от современных анекдотов и мемов — так мы и поймем, что этот жанр много лет назад воспринимался как мем и анекдот. Так мы и поймем, как была устроена жизнь в прошлом. 

Но делаем мы ровно обратное, потому что к современной литературе якобы есть вопросы. Давайте порассуждаем: мы в своих квартирах не вешаем картины Репина, мы любим Моцарта, Бетховена и Баха, но наслаждаемся их музыкой в консерватории, а слушаем всё-таки что-то современное. Так почему при этом мы считаем, что начинать изучение литературы нужно с позапрошлого века, а не приходить к ней? Почему мы должны начинать с жизни 200-летней давности и идти от нее к сегодняшнему дню, а не наоборот — исходить из сегодняшнего дня, сегодняшних проблем, размышлений и вызовов?

Пусть кто-то и считает, что современная литература еще не устоялась и к ней есть вопросы, но в этом и прелесть, в этом и свобода — интерпретаций в том числе. К тому же мы сами замечаем, что события и порядки прошлого для нас уже неприемлемы. 

Мой любимый пример — из «Капитанской дочки». Я иногда прошу учеников представить, как на семейном совете отец у них спрашивает (если, конечно, спрашивает), где они хотят учиться. Допустим, ребенок отвечает: «В ВШЭ», — а папа вдруг говорит: «Нет, ты поедешь учиться в педагогическое училище Арзамаса. Там нюхнешь настоящего пороха, лямочку потянешь в педучилище, а дальше посмотрим, как твоя жизнь сложится».

Ребенок оглядывается на маму, а та сидит, закрыв рот, потому что ей никто слова не давал

Насколько это устроит современного подростка? Мы готовы сегодня так жить? Когда ни у тебя не спросят, где ты хочешь учиться, ни твоей маме слова не дадут, всё за всех решит папа. 

Нас с такими традициями разделяет огромная дистанция, но, чтобы ее понять — понять конфликт отцов и детей в литературе, нужно сначала осознать, как у тебя выстраиваются отношения с твоим папой, с твоей мамой, с твоими желаниями и представлениями о своем будущем. А потом смотреть, как это было у твоих дедушек-прадедушек, затем — что было во времена Пушкина. Может, после такого погружения у детей появится даже больше понимания современных проблем. 

Как объединить читателя и «проходителя»

Можно ли объединить в школьных уроках литературы изучение интерпретаций, чтение и добавить к этому еще и немного свободы? Боюсь, что нет. У учителей для этого слишком мало времени, сил и ресурсов — мы ставим им слишком широкие задачи. 

Мы растим либо читателя, либо «проходителя» — того, кто готов запомнить набор информации, воспроизвести ее на экзамене и благополучно забыть.

Совместить читателя и «проходителя» — проблема квадратуры круга. Один предмет не сделаешь и круглым, и квадратным

Некоторые учителя, какая бы нагрузка у них ни была, всё равно пытаются балансировать: сначала дают детям информацию, которую они должны запомнить, а потом — если появляется вдохновение, выдается время или педагог плюет на всё — начинают общаться с детьми, обсуждать с ними прочитанное, пробуждать в них чувства, спорить с ними и слушать возражения. Ведь это важно и полезно — уметь отстоять свою позицию и попробовать понять того, кто твое мнение не разделяет, особенно в XXI веке, когда мир особенно хрупок, раним и раздираем разными противоречиями. 

Но такой глоток воздуха учителя делают, чтобы потом снова собрать свою волю в кулак и совершить следующий бросок. Перейти к творчеству нового писателя. Диктовать ученикам новую информацию и рассказывать, что своеобразие комедии Грибоедова «Горе от ума» заключается в том, что там два конфликта — социальный и любовный. 

Где тогда искать свободу? Например, в выборе стихотворений, которые все в школе учат наизусть. Стихи апеллируют к опыту, чувствам, обращаются к нам и просят их понять. Но заучивание одних и тех же произведений Пушкина, Лермонтова, Некрасова не выполнит эту функцию.

Материал запомнится, в голове на многие годы задержится хорошее стихотворение вроде «Мороз и солнце, день чудесный», но начнет ли после этого ребенок замечать красоту русской природы? Как заученное обязательное стихотворение поменяет его жизнь? Сделает ли ее духовнее, насыщеннее, интереснее? Наконец, поможет ли оно полюбить поэзию? А человека? У поэта-авангардиста Всеволода Некрасова есть замечательное стихотворение: 

Весна весна весна весна

Весна весна весна весна

Весна весна весна весна

И правда весна

Не все в нем воспримут стихотворение, потому что оно построено на повторе одного и того же слова, но это произведение как раз про шаблонизированность выученных строк вроде «Мороз и солнце». Мы говорим «весна» или «мороз и солнце», но весну и морозное солнце не видим. А поэзия существует для того, чтобы мы всё это ощутили, чтобы строки наполнились смыслом.

Но начетнический подход: в 9-м классе выучить пять программных стихотворений, в 10-м — десять, в 11-м — 15, нам мешает. Плохо, когда нет выбора. 

Мир поэзии огромен, и, если попросить ребенка покопаться в нем и выбрать, что ему нравится и что он сам захочет выучить, он поймет, что его выбор кому-то интересен.

Он погрузится в этот мир, даже если не любит лирику и она тяжело дается, и поделится своим выбором с другими. Даже если это небольшое стихотворение — пусть. Человек выбрал. Он без принуждения выучил стихи, которые останутся в его памяти. Не то, что ему вбили их, как гвоздь в мозги, а то, что он сам выучил и сможет еще в разговоре процитировать. Более того, даже если ему приглянулось «Мороз и солнце», после осознанного выбора этих строк он однажды посмотрит в окно и скажет: «Мороз и солнце, день чудесный», — это же здорово. Произойдет опознание.

Фото на обложке: Максим Стулов / Ведомости / ТАСС