Гегемония здорового человека
Водопад новостей о первом дне работы нового президента США, конечно, ошарашивает. К его гиперактивности привыкли, но всё же сейчас она воспринимается иначе, чем восемь лет назад. Тогда, несмотря на шок от появления в Белом доме вот такого главы государства, общее отношение к нему было как к досадной случайности. Отсюда и настойчивые попытки приписать успех Трампа […]
Водопад новостей о первом дне работы нового президента США, конечно, ошарашивает. К его гиперактивности привыкли, но всё же сейчас она воспринимается иначе, чем восемь лет назад. Тогда, несмотря на шок от появления в Белом доме вот такого главы государства, общее отношение к нему было как к досадной случайности. Отсюда и настойчивые попытки приписать успех Трампа российскому влиянию. Да он и сам чувствовал себя не вполне в своей тарелке – тогда победа оказалась сюрпризом для самого кандидата.
Теперь всё иначе. Трамп вернулся более чем убедительно. Сам он уверен едва ли не в богоизбранности. Партия подчинилась, толстосумы переметнулись, истеблишмент смирился. Как минимум на два года, до следующих выборов в Конгресс, у президента развязаны руки, тем более что команду на сей раз он подбирал не в пожарном порядке с бору по сосенки, а заранее, с учётом идейной лояльности. Иными словами, то, что прежде могло казаться просто словоизвержением, ныне имеет шанс воплотиться в жизнь. Мировоззрение Трампа нисколько не изменилось, как не менялось оно и в предшествующие лет сорок. Достаточно найти его публичные выступления ещё восьмидесятых годов, когда о политической карьере и речи не шло, чтобы в этом убедиться. Если суммировать представления Трампа о мире, получается примерно следующая картина. Его цель – американское доминирование. Но не в понимании «глобального лидерства» после холодной войны (оно, в свою очередь, уходит корнями в более ранний либеральный подход, связываемый обычно с президентом Вудро Вильсоном), а буквально. Соединённые Штаты должны иметь возможность строить любые отношения так, чтобы они приносили им выгоду. Это касается экономики, политики, безопасности, культуры – чего угодно. И выгода понимается утилитарно – материальная. Связи, альянсы, институты, которые способствуют прибыткам США, надо пестовать и лелеять. Те, которые, напротив, требуют вложений, не нужны, от них надо избавляться. Лидерство в более сложном понимании – моральный авторитет, заделы на будущее, ответственность за решение мировых проблем – трампистов не интересует в принципе. Трамп предлагает «великолепные» и, конечно, очень выгодные в материальном плане сделки по своему разумению, а если противная сторона отклоняет предложение, задействуются методы принуждения.
Понимание принуждения у Трампа не вполне совпадает с его прежним видением. Президент США действительно не любит вооружённых конфликтов. И дело не в пацифизме или морализме. Трамп большую часть жизни был олицетворением строительного бизнеса, девелопмента. Цель девелопера – создавать и приобретать прибыльные активы, а не разрушать их. Последнее происходит во время войны и представляется носителю такой психологии бессмысленным. Актив можно приобрести методом слияния или поглощения, купить, в том числе в процессе жёсткого, даже агрессивного торга, но ровнять его с землей контрпродуктивно.
Отсюда неприязнь к войнам классическим, зато максимальная склонность к торговым и экономическим. И тут получается любопытный парадокс, что вести эти войны приходится со странами, наиболее тесно связанными с США (чем больше объем связей, тем серьёзнее соблазн максимизировать выгоду), а большинство из них как на беду союзники Вашингтона. Так и выходит, что у Трампа свар с союзниками больше, чем с противниками, что вводит первых в панику, заставляя опасаться за судьбу всей системы отношений. И отчасти они правы, потому что для американского президента эти самые отношения не самоценны, их ценность обусловлена их выгодой.
Если спроецировать эту картинку на российско-американские связи, итог получается неоднозначный.
Это даёт основания рассчитывать на прогресс, потому что либеральный порядок практически не предполагал наличия фундаментальных национальных интересов у других государств, помимо Соединённых Штатов. В некотором смысле США отказывались даже от своих национальных интересов, заменяя их интересами глобального доминирования, что не всегда совпадало с потребностями собственно американской нации.
На это сейчас и упирает Трамп, говоря, что весь мир обирал Америку при попустительстве преступных президентов-глобалистов. Сам он только и говорит о национальных интересах. Подобный подход не означает автоматически полного игнорирования интересов других. Как настоящий предприниматель, Трамп понимает, что любимые им «сделки» возможны, если у контрагента есть интерес, который тот тоже может реализовать в результате договорённости. Однако формулирование этого интереса Трамп тоже берёт на себя, то есть определяет, что именно «по чину» его визави. В этом смысле он не идёт вразрез с американской традицией: предшественники Трампа, хоть и были во многом его антиподами, тоже сами решали, в чем состоят «законные интересы» тех или иных стран (и есть ли они вообще). Но в предыдущих случаях обоснование было в значительной степени идеологическое, как, например, с расширением НАТО, которое, по уверению американских стратегов, никак не ущемляло интересы безопасности России, даже если Москва считала иначе.
Трампа же не волнует идеология, он даже готов согласиться, что русские имели основания негативно реагировать на расширение НАТО. Мало ли что там было в прошлом. Но он считает правильным (а вместе с ним явно, например, и Илон Маск) давать оценку другим правительствам и тем, как они управляют собственными странами. Не с точки зрения подхода «демократия/автократия», а в плане эффективности, как её понимает Трамп. Если же они не воспринимают «советы», значит, просто не правы, не понимают. То есть трамписты приходят, хотя и с другой стороны, к тому же, что и отрицаемые ими предшественники.
Есть и другая проблема, и она больше. Трамп терпеть не может сложных конструкций. Максимум сложности, которую он может себе представить, – это модель «Соглашений Авраама» (серия договоров о нормализации отношений между Израилем и арабскими государствами, подписанных в 2020–2021 годах. – Ред.). Схема нелинейная, но основанная на понятных предпосылках – большие деньги, система не обязательно дружественных друг другу, но понимающих взаимный расчёт стран, обход по-настоящему острых и исторически укоренённых проблем. На Ближнем Востоке это сработало четыре года назад, не исключено, что сработает и сейчас. Но применительно к Украине такое представить себе невозможно.
Главная нестыковка, которая очевидна на данном этапе, – разное понимание целей мирного процесса.
Иными словами: заморозка по фактической линии, обеспечение стабильного перемирия, да и ладно. Остальное уже второстепенно, пусть Европа или кто угодно этим дальше занимается, а Америка может взяться за главное – Китай, пошлины, Западное полушарие, Арктику и прочее. Это весьма далеко от того, о чем говорит российская сторона – нужно не перемирие, а прочный мир, долгосрочное решение, которое устранит первопричину конфликта, то есть дисбалансы европейской безопасности. Вот первопричина Дональда Трампа не интересует вовсе, тут можно быть уверенным. Если журналист Такер Карлсон с нескрываемым изумлением, но всё же мог выслушать повествование о корнях украинской драмы, Трамп к такому в принципе непригоден. Слушать – вообще не его талант и добродетель.
Как бы ни относиться к специфике Дональда Трампа, его приход знаменует собой начало какого-то нового периода в международных отношениях. Дело, конечно, не в нём лично, он симптом, олицетворение перемен. Прежняя модель себя исчерпала, символом чего стало чрезвычайно бледное завершение президентства Джо Байдена. Другой взгляд на мир, приходящий вместе с командой Трампа, может принести и некоторую рационализацию политики, и обострение противоречий, и даже – при неблагоприятном развитии событий – полную неразбериху. Но, возвращаясь к первому тезису, это не случайность, не стечение обстоятельств, а логика социально-политического развития. Так и будем воспринимать.
Автор: Фёдор Лукьянов, главный редактор журнала «Россия в глобальной политике»
Российская газета
What's Your Reaction?